Представительница партии «Левых» и экономист Сара Вагенкнехт считает, что нужно спасаться от капитализма. Она обрисовывает возможное будущее экономического порядка.
В своей книге «Богатство без жадности» Вы отменяете капитализм и выступаете за социальную рыночную экономику. По Вашему мнению, капитализм является устаревшей формой рыночной экономики?
Да, можно так сказать. Большинство людей думают, что капитализм и рыночная экономика – это абсолютно одинаковые понятия, но это не так. Суть капитализма не в свободе рынка и конкуренции. Намного сильней у нас доминируют крупные концерны и им принадлежит всё большая часть рынка. Именно в электронном рынке есть глобальные монополисты. Такие гиганты, как Google, Amazon или Facebook навязывают свою бизнес-модель мелким фирмам и клиентам. Самая главная проблема капитализма – деградация предприятий до объектов инвестиции, которые в первую очередь служат для получения всё большей прибыли. Настоящим же предпринимателям, основной задачей которых не является только приумножение капитала, капитализм больше усложняет жизнь, чем делает её легче.
Что беспокоит Вас больше всего?
Мы видим, как даже в индустриальных странах социальное неравенство всё больше растёт. Пропасть между богатыми и бедными растет, средний класс разрушается. С одной стороны у нас всё больше трудной работы и рост бедности, что относится и к Европе, и к США. С другой стороны, процент богатых людей стремительно увеличивается, практически весь экономический рост последних 20 лет ушёл верхушке, которая составляет 10 процентов. Это показывает, что экономическая система больна. Все меньше и меньше шансов, чтобы подняться, а индивидуальные перспективы в жизни зависят от места происхождения и родительского дома. То есть мы живем не в обществе, где достаток зависит от личной производительности, а, скорее, в эпоху экономического феодализма.
Что Вы имеете в виду?
Самый высокий доход в капитализме – это не результат отличной производительности и особенных усилий. Такие результаты являются заслугой дохода только из владения имуществом. Из имущества предприятия, которое часто просто наследуется кем-то. По сравнению с этими доходами, даже самая высокая зарплата менеджера будет казаться скромной. Во времена монархии политическая власть переходила по наследству. К счастью, мы это прошли. Но даже сегодня мы соглашаемся с передачей экономической власти по наследству, хотя она, как минимум, также важна, как и политическая. То, что экономическая власть находится в руках нескольких концернов, это имеет в конечном итоге и политические последствия: у больших концернов сильные лобби организации, которые продвигают их интересы в политике. Мы должны ликвидировать этот экономический феодализм.
И как Вы представляете перестройку из диктаторской экономики в рыночную?
Что-то похожее уже происходило в XIX веке. Тогда в США был термин «банда грабителей». Это были монополисты, в основном с рынка сырья, которые пользовались своей властью на рынке, терроризировали предприятия и собирали деньги отовсюду. Правительство отреагировало на этот бандитизм, издав Акт Шермана: крупные предприятия необходимо было разделить и, соответственно, искоренить. Такой подход был в традициях немецкой и австрийской политэкономии. И в ордолиберализме хотели отказаться от перехода власти по наследству среди предприятий. В Германии это произошло после 1945 года в результате давления таких экономистов, как Вальтера Евкена и Александра Рюстова – предприняли попытку декартелизацию законом о картелях. Но экономика разрушила эти планы, потому что Людвиг Эргард не последовал своему собственному кредо. (Политик из партии ХСС Людвиг Эргард считается отцом социальной рыночной экономики и экономического чуда в Германии, прим. ред.)
Акт Шермана и закон о картелях не были надежными.
В Германии закон о картелях сегодня вообще очень мягкий. А о европейском законе о картелях можно вовсе забыть, там, на объединение огромных концернов закрывают глаза. Например, в автомобильной индустрии по всей Европе есть сращивания собственнических прав. Это очень ограничивает площадь конкуренции. Мы должны научиться по-новому думать о собственности.
Вы выступаете за новую модель предприятий и собственности. Так как Вы - представительница из партии «левых», Вас могут заподозрить в желании ввести конфискацию имущества.
Можно конфисковать только то, что юридически было присвоено. Предприятия же, в основном, развиваются за счет своих доходов, которые они держат при себе, а потом заново инвестируют. Эти доходы не базируются на производительности или экономии сторонних владельцев капитала. Которые, кстати, только ограниченно несут ответственность по убыткам, а на производительности всех тех, которые работают на предприятии: от вспомогательных рабочих до руководства предприятия. Полученный капитал из доходов должен законно принадлежать самому персоналу. Но я не имею в виду продающиеся и наследуемые акции персонала. Самое главное, что предприятие принадлежит самому себе. Нет никаких внешних собственников и не нужно выплачивать деньги. Кто даёт деньги предприятию, хоть на первичное финансирование или для защиты от кризиса, получит назад, в зависимости от риска, дифференцированный процент. Эту модель я называю «корпорацией персонала». А владельцы капитала, финансовые инвесторы или династии наследников, как правило, хотят вывести как можно больше денег из предприятия. Тем самым, они практически лишают имущества тех, кто эти деньги зарабатывает.
Есть ли сегодня ещё действующие корпорации персонала?
Уже давно есть такие предприятия под руководством фондов, которые работают по такому принципу. Пример можно привести фонд Carl-Zeiss-Stiftung, самый старый фонд и хозяйствующий субъект. В конце XIX века Эрнст Аббе создал в Йене фонд из фабрики Carl-Zeiss-Werke, потому что он не хотел, как он сам говорил, чтобы предприятия увязли в «господстве умножающихся денег». Так как никогда не было никакого давления отдавать свои доходы, фабрики Carl-Zeiss-Werke перенесли экономический кризис XX века намного лучше, чем многие акционерные общества. Этот пример показывает, что даже одному успешному предприятию не нужен сторонний владелец. Другой пример – предприятие Saarstahl, у которого есть свыше 80% квот собственного капитала и для преодоления кризиса стали, благодаря структуре фондов, и у него есть наилучшие предпосылки из всех немецких предприятий по производству стали.
Реальный сектор экономики потерял свою большую значимость в экономике финансов за последние два, три десятилетия. По мнению многих критиков, это не помогло вынести урок из кризиса 2007/08 годов и поэтому реальный сектор экономики сократился. Каким должен быть баланс между реальным сектором экономики и экономикой финансов?
Баланс был бы сам по себе неправильным решением. Перевес экономики финансов необходимо преобразовать в перевес реального сектора экономики. Экономика финансов должна служить всей экономике. Её модель предприятий должна состоять в том, чтобы финансировать инвестиции в реальную экономику, не заниматься финансовыми спекуляциями и создавать определенные деривативы. Если экономику финансов отделить, тогда реальная экономика перестанет расти и потеряет инновационный потенциал.
Как можно укротить экономику финансов?
Коммерческие банки сегодня не только управляют деньгами, но и создают их. Для этого им не нужны печатные станки. Сегодня деньги создают одним нажатием кнопки мыши. Предоставление частным организациям привилегии по созданию денег. Это безответственно. Поэтому создание денег снова переходит к органам государственной власти. Также валютный обмен и выдача кредитов в экономике являются уязвимыми областями. Поэтому их необходимо передать в руки структур, которые работают не ради получения прибыли, а в интересах общества. Я их называю общественными банками. Не путайте их с государственными банками, которые в прошлом достаточно поработали не для всеобщего блага.
Насколько сильно у Вас ещё присутствует социалистическое мышление?
Я не использую этот термин, так как он исторически негативно отягощён. Именно потому, что централизованная государственная плановая экономика не сработала на территории Восточной Европы и СССР, как альтернатива капитализму. Сегодня нужны новые идеи. Но альтернатива нам нужна сейчас ещё и потому, что для многих людей актуальное развитие означает - ухудшение материального благополучия и качества жизни. Есть альтернатива куда успешнее, которая опережает плановую экономику в противовес частной и государственной экономике.
Вы были коммунисткой, а теперь ориентируетесь на таких ордолиберальных экономистов, как Александр Рюстов и Вальтер Евкен. Вы выросли в ГДР, а хвалите сейчас социальную рыночную экономику Людвига Эргарда, выходца из ФРГ. Вы хотите общество на подобии старой-доброй федеративной республики?
Нет, это сейчас уже история. И хотя, тогда капитализм был привязан к социальной сфере, но даже при старой федеративной республике существовали крупные предприятия с рыночной властью, династиями наследников с безграничными миллионными доходами, влиятельные банки с сильным влиянием на индустриальную ветвь и другие. Я не хочу назад в 1950-ые или 1960-ые, так как из этого ничего не выйдет. В развитии общества не нужно оглядываться назад, что было тогда, ведь всегда появляется что-то новое. Я предлагаю новый экономический порядок.
Какая страна наиболее близка Вашим описаниям?
В каждой стране есть удачные решения на те или иные вопросы. Я ссылалась на модель фондов, как основу для предприятия. Сектор сберегательных касс и кооперативных банков в Германии очень близки к модели общественных банков. Но общая модель должна быть новой.
Кроме ухода от капитализма, Вы ещё предлагаете дистанцироваться от ЕС. Так как Вы считаете, что страны должны вернуть себе утерянную политическую власть, Вы ведёте себя почти как представительница правопопулистской партии, к примеру, АДГ в Германии. Вы себя комфортно ощущаете в такой позиции?
Это абсурд. Я критиковала ЕС, когда партия АГД ещё не существовала. Я хочу восстановить демократию. В ЕС нет демократии, а есть лоббикратия. У концернов есть прямой доступ к комиссии ЕС, как и у больших инвестбанков к Европейскому Центральному Банку. У граждан, напротив, нет никакого голоса в Брюсселе. Нам нужно общество, в котором могла бы жить демократия – это возможно только в предсказуемых политических границах, где работает демократический контроль. Конечно, европейские правила бы помогали, как налогообложение предприятий или защита окружающей среды. Но всё, что касается отдельных государств и жизни их граждан, должно решаться на месте. Я против того, чтобы давать больше власти ЕС. Вместо этого, нам нужно больше элементов демократии – как в Швейцарии, но, к сожалению, не в Германии.
У Германии презентабельная демократия, которую рая доказала свою правильность. Разве это плохо, что у Германии нет прямой демократии?
Если бояться народа, значит, нет никакого подтверждения того, что это действительно демократический порядок. Конечно, и демократические решения могут вести в направлении, которое мне потом не понравится. Но это и есть демократия. И ненужно недооценивать народ. Вспомните недавний отказ голландцев против ассоциации ЕС с Украиной или другие отказы европейских соглашений. Люди чувствуют, что сегодняшняя политика ЕС развивается в том направлении, когда она опасна для их личного благополучия.
Как Вы оцениваете нынешнее состояние и будущее ЕС?
Если они так продолжат и дальше, как они это делали последние годы, то ЕС распадётся. Нужен совершенно новый старт. Как я уже говорила, нам нужно европейское согласование и совместная работа. Но нам не нужны самодержавные технократы ЕС, которые вмешиваются в политические процессы в отдельных странах и отменяют демократичные решения. Важно, чтобы люди в Европе чувствовали себя частью одной общей культурной идентичности, чтобы молодые люди, посредством обучения в других странах и прохождения стажировки за рубежом, смогли познакомиться с другими странами. Для того, чтобы не появился новый национализм. Нынешний ЕС, скорее, разрушит эту сплочённость. Сегодня люди ассоциируют Европу чаще с понижением зарплаты, плохой пенсией и повышающимся уровнем безработицы. Это Европейский Союз сам у европейцев вызывает негативное отношение к себе.
(Написано: 17.05.2016, 20:44)
